Журнал День и ночь - Автор неизвестен

За три года работы редактором многотиражки «Авиатор Тюмени» я облетал на самолётах и вертолётах всю громадную Тюменскую область вдоль и поперёк, часто публиковался в областных газетах и по радио, но многие события и судьбы не вмещались в газетные материалы.

И я начал писать рассказы. Так вот и случилось, что первые четыре рассказа оказались у В. Астафьева. Передал я их через Леонида Фомина вместе со сборником «В пору жаворонков», где опубликована моя повесть «Соболихинскнй баянист». К этому времени я уже работал редактором Тюменского отделения Средне-Уральского книжного издательства, часто бывал в Свердловске (теперешнем Екатеринбурге), общался с Лёней, который с давних пор дружил с В. Астафьевым.

Отношение к моим творениям участливое. И позднее я убедился, что так заинтересованно и доброжелательно относился Виктор Петрович ко всем, кто к нему обращался, а обращались к нему оценить свою писанину многие со всех концов страны и из-за рубежа.

«Дорогой Сергей! Рассказы твои, присланные Лёней Фоминым, подзалежались у меня — опять я был занят последние полтора года, и рукописей скопилось много «Но вот попал в больницу — простудился и нарушил роздых — я листаю рукописи, отвечаю на письма.

Рассказы твои написаны уверенной рукой, они почти ужа «на уровне», но им мешает некоторая эскизность — в обоих рассказах взят как бы один только, верхний пласт, а этого очень мало. Лучше, полнее написан рассказ «Ночь после пожара» (лучше б назвать просто «После пожара») и больше, постоянно задерживаться на образе пожара этого самого, пристальней и на протяжении всего рассказа описывать пепелище, как оно то разгорается, то вновь затухает и как с него уже тащат столы и ещё чего-то, как оно пахнет, как дети детсада с ужасом смотрят на то место, где они раньше играли, веселились, пели, как раньше сама Лида почему-то врала и явилась на пепелище, стоит, смотрит, плачет, не зная зачем и почему, но мы-то знаем, знать будем — это её жизнь сгорела случайно запросто и из этой жизни все как-нибудь воруют, ворует и главный герой тайную и грешную любовь и т. д. и т. п. — вот Вам второй пласт. Ну а если Вы напишете все муки женщины, живущей с пьяницей.., о том, как из-за него, возненавидев всех мужчин, она всё же, влекомая плотью, ползёт ночами украдкой к молокососу и видит его насквозь, и потом... как бы получив плату за весь стыд и муки, тая ребёнка, посланного вместо потерянной дочери, она отваливает от него, уходит в себя, в свою «тайную жизнь»,то вот Вам и третий пласт.

Вообще рассказ получится только в том случае, если Вы примете сторону «зрядадельную», т. е. женскую,.. как ни крути — она б...ь и от этого на рассказе лежит печать случайности, поверхностности. Вот так. Второй рассказ Вам лучше бросить, использовать материал его где-то в другой вещи. Желаю Вам всего хорошего, не бойтесь работы, особенно в рассказах, писать их всё же — большое удовольствие.

Кланяюсь — В. Астафьев».

Несколько слов в письме мне не удалось, как ни старался, разобрать и прочесть, вынужден эти пропуски обозначить многоточиями. Почерк у Виктора Петровича наитруднейший — это знали все, да и он сам знал, но ничего поделать не мог, ранения давали о себе знать.

В 1978 году в издательстве «Современник» у меня вышел сборник прозы «Качели» стотысячным тиражом. В книгу вошли повесть «Соболихинский баянист», одиннадцать рассказов и записки о археологической экспедиции на Дальнем Востоке «С грузом тысячелетий». По содержанию, по объёму издание получилось, вызвало интерес у критиков и читателей. Ребята из издательства предлагали без промедления вступать в Союз писателей.

Книгу я сразу же послал Виктору Петровичу и попросил у него рекомендацию. Он вскоре ответил, о книге отозвался с похвалой, но в рекомендации отказал, мотивируя тем, что у него в данное время очень сложные отношения с Союзом писателей, много нападок со стороны критиков и недоброжелателей за его выступления и взгляды — всё это, наверняка, повлияет на реакцию при моём приёме. Так, скорее всего, это и было бы при рассмотрении моей кандидатуры.

Трудностей с рекомендациями я не испытывал: с радостью написал мой учитель В. Розов, известный уральский прозаик Н. Никонов и К. Лагунов, в те годы руководитель Тюменской областной писательской организации. И сразу же меня приняли в Союз писателей СССР — удостоверение то храню с душевной теплотой в своём архиве.

В начале семидесятых, работая редактором издательства, я готовил к изданию рукопись Л. Суриной по лекарственным растениям Тюменского региона, и она меня познакомила со знаменитой в те годы травницей Ириной Фёдоровной Спиридоновой, жившей под Тюменью. Мы часто ездили по окрестностям, собирали травы, рыли корни. Позднее о судьбе известной травознайки я написал пьесу «Судили знахарку», по ней был поставлен телевизионный фильм.

И в те же годы я приобрёл в сорока километрах от Тюмени, но уже в Свердловской области, усадьбу с избёнкой и большим огородом и стал выращивать многие лекарственные, пряные и съедобные растения — сейчас их у меня насчитывается более семидесяти. Занятие это очень увлекательное и нетрудное, нужно только знать и хотеть. И в лесу многие растения собираю и заготавливаю для своих нужд, лес для меня — дом родной, радостно бродить в нём, дышать его ароматами и покоем, пением птиц.

И тогда же я послал В. Астафьеву семян некоторых пряных и питательных растений и получил от него благодарственное письмо:

«Дорогой Серёжа! Ты может и мимоходом, «невсерьез» предложил мне семян, а ведь не откажусь от них. У меня дом в деревне и огромный участок, на котором растёт трава, в основном дикая, — пырей и деревья там и сям. Я и не пытаюсь облагораживать участок, но я люблю, чтоб в нём была всякая всячина, так на Урале. участок я. всё, что растёт в лесу и всё там есть, и всё мне там это и жалко.

Пришли мне всего помаленьку и напиши, как, где и с чем садить... всего, если есть у тебя, анису! Вывелся на Руси анис! А вся Европа пьёт водку с анисом, нам же он нужен для засолки капусты, да и для распространения по нашей глухой и оглохлой деревне.

Я закончил, начерно, правда, весь «Последний поклон», устал и даже вчерашнее сообщение о том, что утверждено моё собрание сочинений (его несколько раз бодали) меня не встряхнуло. Едва ноги таскаю, давление, болит голова, толстопуз, сам себе противен. Собираюсь на юг — отдохнуть и подлечить лёгкие. Будешь писать Лене, передай привет.

Кланяюсь — Виктор Астафьев».

Послал я Виктору Петровичу семян аниса, огуречной травы, любистока (любим-трава), эстрагона-тархуна, кресс-салата, базилика, чабреца, кинзы (кориандра). Написал подробно, как сеять, выращивать и употреблять в пищу и приправы. Других трав, таких, как салат, шпинат, портулак, настурция, спаржа, ревень, сельдерей, пастернак, петрушка, не выслал, надеялся, что он сам их выращивает. Ну, а мяты перечной, кошачьей, тоже не смог, так как их лучше разводить корнями. При оказии поделюсь.

Позднее узнал, что многие из трав Виктор Петрович посадил в огороде и они прижились, росли, но огород, как я свою деревню, вскоре пришлось покинуть и уехать в Красноярск. Родина звала, мечта сбылась.

А мечта попутешествовать по склонам Восточного Урала теплилась у В. Астафьева тоже многие годы. На Западном Урале он бродил несколько раз с Лёней Фоминым, давним его другом. А вот по восточным дебрям и склонам, там, где прошлись когда-то пешком и по воде легендарные гиперборейцы — мечталось, в снах виделось.

Давно замечено, что человека манит и притягивает туда, где осталось тепло детства, свет и красота родных мест. И Виктор Петрович томился, тосковал, перебирался то в Чусовой, то в Вологду, то в Пермь, всё-таки ближе к заветному, а потом махнул в родную Овсянку, зажил счастливо и просторно и в ней, в Овсянке, упокоил свою мятежную душу рядом со своими предками. Это было и есть счастьем истинного русича!

В Тюмень приезжал В. Астафьев в 1963 году, встретился на Центральной площади с К. Лагуновым, тогдашним руководителем писательской организации, поговорили о чём-то и он тут же вернулся на железнодорожный вокзал, уехал. Никто сегодня не может сказать, о чём был разговор и о цели приезда: в живых не осталось никого. Но ходили слухи, что и.Астафьев намеревался переехать на постоянное жительство в Тюмень.

Однажды я сделал предложение Виктору Петровичу приехать в Тюмень. Но он отказался — было это в 1974 году, черновика моего письма, к сожалению, не сохранилось, может быть, осталось письмо в архиве писателя, не знаю этого. Но вот его ответ у меня есть.

«Уважаемый тов. Шумский! Благодарю Вас за любезное приглашение, но нынешний год у меня юбилейный и весь уже расписан, да и нездоровье угнетает — на поездки столь дальние и долгие меня просто не хватит.

Может быть, удастся в другой раз исполнить Вашу просьбу, а пока ещё раз спасибо за любезность —